TOL4KI

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » TOL4KI » Литература » Творчество Тирнома


Творчество Тирнома

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

Мое имя Тирмакил Нолдо, для друзей просто Тирном. Как нетрудно заметить из моего имени, я принадлежу к одному из старейших родов в Арде – к нолдорам, причем к самому рьяному и опальному из нолдоров. Да, мои предки были рождены под серебряной звездой рода Феанора, чем я не перестаю гордиться. История моей принадлежности к дому великого Куруфинвэ может показаться немного странной, но я сам не в ответе за нее. Вот уже много веков она передается из уст в уста и претерпевает некоторые изменения с каждым новым пересказом. Последнюю ее версию рассказал мне отец около трех лет назад. Эта история следующая:

Всем известны события, описанные в Квента Сильмариллион пера историка Пенголода Гондолинского. История рода Феанора заканчивается там на том, что в живых остаются лишь двое его прямых потомков: Маглор Песнопевец, ушедший по побережью куда-то на юг и Келебримбор, сын Куруфина. О судьбе Маглора больше не известно ничего, а вот Келебримбор еще шестнадцать веков упоминается на страницах хроник. Из Акаллабет мы знаем, что сын Куруфина, а также Галадриэль и Келеборн создали одно из двух нолдорских королевств после падения Белерианда – Эрегион. Вторым был Линдон, но он к этой истории не относится. Шли годы, и под рукой трех владык Ост-ин-Эдхиля собралось множество эльфов, беженцев из Жемчужной Земли, среди которых были и кузнецы, и ремесленники, и строители, и барды. Они трудились на благо Эрегиона, создавая чудесные творения и Галадриэль с Келеборном это, похоже, устраивало. Для них образцом государства всегда был Дориат, за завесой которого они провели множество лет и зим. Но для свободолюбивого Келебримбора не существовало никаких границ королевств и умений.

Он давно хотел снискать славу, сравнимую со славой своего деда, создавшего Сильмариллы, но его умений и средств для этого не хватало. Келебримбор попробовал убедить Гладриэль и Келеборна, что нолдоры не зря живут здесь, в Средиземье, что им уготована судьба великих творцов, но натолкнулся на холодную стену непонимания. Один из его советников, высокий темноволосый эльф с востока по имени Аннатар сказал, что не будет у Келебримбора полной свободы в выборе и действиях, пока он не станет единственным правителем Эрегиона. Долго не решался сын Первого Дома поднять восстание против своих соправителей, но, в конце концов гордость взяла верх и Келебримбор изгнал Галадриэль и Келеборна из Ост-ин-Эдхиля. Почти треть народа ушли с ними, но внук Феанора не слишком горевал об этой утрате. Гораздо больше его расстроило то, что его речам не внимала леди Галадриэль, спокойная и прекрасная в мире, грозная и беспощадная в войне. Любил ли он ее? Конечно, ибо кто не любил этот золотой цветок, взращенный в землях Амана и принесенный в Эндорэ холодным ветром проклятия? Ах, Лора, Лора… Так или иначе, но после своего воцарения в Ост-ин-Эдхиле Келебримбор пустился, как говорится, во все тяжкие. В кратких перерывах между работой он предавался горькому веселью, дружа с бокалом вина и многими завидными невестами Эрегиона.

Последующие события известны многим историкам Средиземья, но мало кто знает, что после разорения Ост-ин-Эдхиля ко двору тогда еще молодого Владыки Элронда пришла эльфийка-синда с ребенком на руках и, оставшись один на один с Элрондом, поведала ему, что он сейчас видит сына Келебримбора, названного Теркантуром. Владыка Имладриса, возможно, хотел бы поверить в эту историю, но эльфийка не предоставила ему никаких доказательств, а через год ушла, оставив ребенка у Элронда. Когда Теркантур стал взрослым, Элронд рассказал ему все что знал о его происхождении. Возможный сын Келебримбора принял это к сведению, но подданства менять не стал, оставшись в своем новом доме.

Неслись года, проходили мимо века, низвергся в пучину Нуменор, возникали новые королевства, исчезали старые и грянула война Последнего Союза в которой погибло множество людей, гномов и эльфов. Там, на Дагорладе, навечно остался и Теркантур, сраженный во время штурма ущелья Черных Врат. Но через некоторое время после окончания войны в Лотлориен, к Галадриэли и Келеборну, явилась молодая пара эльфов, нолдор Эльромен и синда Миниатин. Эльромен рассказал, что он является сыном Теркантура, а, следовательно, внуком Келебримбора, а Миниатин подтвердила его историю, так как была знакома с Элрондом. Супружеская пара попросила приюта в Лотлориене, но Владычица отказала им, сказав: «Однажды мой брат приютил двоих из рода Феанора и из-за низ он лишился королевства, короны, а в последствии и жизни. Я сама заключила союз с сыном одного из тех двоих – он изгнал меня из созданного мной королевства. В третий раз я ошибки не повторю. Не вы лично в этом виноваты, но гораздо более могучие силы, пробужденные Клятвой и Резней».

Услышав отказ, Эльромен начал гневаться и чуть не наговорил лишнего, но его вовремя смирила Миниатин. Тогда оба поклонились Владычице и отправились в путь, на север, в земли короля Трандуила. Лесной Владыка их принял и с тех пор они жили у него. Через некоторое время у них родилось три сына: старший Алкардагор, средний Финдавион и младший Турэнар. После того как грянула Война Кольца и Алкардагор погиб при осаде Дол-Гулдура, Эльромен и Миниатин пришли в Серые гавани и отплыли на Запад. Турэнар, обуреваемый жаждой странствий ушел на восток. А Финдавион остался у Трандуила и вскоре женился на уроженке Эрин Ласгален, дальней родственнице королевы Наурлас, госпоже Хеливен. Через некоторое время от их союза и появился я, Тирмакил Нолдо.

Назвавшись лордом я, возможно, немного погорячился, поскольку сейчас у меня нет ни земель, ни подданных. Дом моего деда по прежнему стоит на Зеленой реке неподалеку от чертогов короля Трандуила, но это все принадлежит владыке этого края. Здесь мы с отцом и матерью всего лишь гости.

Теперь настало время рассказать немного о себе, но что именно? Я рожден в 86 году Четвертой эпохи. Отцовское имя Тирмакил, материнское – Йавендил, родовое – Нолдо. Из характера от нолдорской крови я унаследовал жажду творения и познания, вспыльчивость и обидчивость, от синдарской – некоторую кроткость нравов и стремление к постоянству. В крупных битвах участвовать не приходилось, но мечом владею. Из вооружения предпочитаю длинные одноручные клинки (без разницы, мечи или сабли), а из брони гибкие легкие доспехи и шлемы. Пытался заниматься разными искусствами. В чем я преуспел, а в чем нет, решать вам, если соизволите заглянуть в мастерскую.
Не могу похвастаться изобилием друзей, но, тем не менее, они у меня есть: кто-то отсюда, из Зеленолесья, кто-то из Эребора, а кто-то из Дейла. Сердце мое пока свободно, хотя мне доводилось испытывать крах первой любви.

В миру:
Учусь в институте «МАМИ», увлекаюсь компьютерными играми и компьютерной же графикой. Обожаю читать. На Толкиена «подсел» в 2000 году с подачки одного моего друга и с тех пор не «слезаю». Уважаю Перумова, особенно за «Кольцо Тьмы». Из новых авторов меня приятно удивила Ольга Брилева двухтомником «По ту сторону рассвета». Несмотря на то, что не все в ее книге согласуется с каноническими представлениями о мире Арды, работа проделана огромная, а самое главное результат стоит почитать. Рекомендую. Помимо фэнтези слежу за научными открытиями и освоением космоса. Нравится фантастика, хотя и весьма специфическая (Вавилон 5 и иже с ним).
Музыкального слуха не имею, однако люблю послушать наших исполнителей: Лору, Йовин, Хелавису, Сарумана и Айру, а также некоторых зарубежных – Howard Shore (музыку к Властелину Колец) и кое-что из Blind Guardian.
Отдельной главой в моей жизни стоит толкиенизм и ролевое движение. Пока не был ни на одной крупной игре, но желаю исправить это упущение. Состою в Подольском клубе «Факел», правда неофициально, поскольку посвящения так и не проходил. Регулярно посещаю сайт Fangorn Video и слежу за обстановкой на ролевом фронте.
Из настольных RPG предпочитаю Мир Великого Дракона, под собственной редакцией.

0

2

Лесной принц
Глава первая
Воспоминания
(11 сентября 2017 года Четвертой Эпохи)

Стоял тихий осенний вечер. Где-то пели вечерние птицы, слышался мелодичный шум воды, быстро сбегающей по искусственному водопаду, но это не мешало наслаждаться тишиной. Именно в такие вечера, когда мочат и свет, и тьма, и только природа тихо, на пределе слуха, напевает бесконечную, всегда одинаковую и в то же время неуловимо разную мелодию лучше всего отдыхается. Хочется ничего не делать, лежать не траве или сидеть на дереве, прикрыть глаза и наслаждаться единением с природой. Накатывает сладкая дремота, это не сон, но уже и не реальность. Глядя из-под полуприкрытых век сквозь ресницы, замечаешь, как медленно удлиняются тени, и все вокруг приобретает загадочные и в то же время знакомые очертания. Сумерки – время чудес.

По безоблачному небу медленно, словно большая ладья, плывущая по нетронутой ветром глади озера, скользит солнечный диск уже одним своим краем касающийся бескрайних вод Великого Моря. Невольно вспоминаешь древнюю легенду о сотворении солнца и луны и охотно в нее веришь. Представляешь, как лучащаяся золотым светом ладья величаво опускается на вечно задернутые туманом воды, как невидимыми руками ее подхватывают слуги стихий, больше напоминающие кучевые облака, и несут вниз, под воду, к самым глубоким подмировым туннелям, к Корням Земли, чтобы утром эта ладья покинула подземное царство и через Врата Утра вновь выплыла на небо. Но пока Ладья Ариэн только все ниже и ниже опускается над благословенными землями Амана, унося из мира свет и тепло. И уже хватает за спину вечерний холодок, и невольно приходишь в себя, остатки того блаженного полусна, так хорошо приласкавшего после долгого дня уходят, словно вода в песок. Помимо воли начинаешь задумываться о новом дне и новых делах, потирая захолодевшие от неподвижности руки и ноги. Когда верхний край солнечного диска скрывается за горизонтом, эльфы считают, что начался новый день.

На ветвях раскидистого немолодого ясеня сидел эльф. Его длинные темно-русые волосы едва колыхались на слабом ветру, что приносил с собой едва ощутимые запахи моря. Тот же ветер колыхал широкие не застегнутые рукава рубашки, шевелил штанины, ласкал босые ступни ног, которыми эльф исходил полмира. Хотя он и сидел сейчас на дереве, мысли его были далеко, не в этом месте и времени.

Перед его мысленным взором стояла ледяная пустыня и четверо усталых закутанных в шкуры путников упрямо пробирающихся навстречу сильным порывам ветра, несущему белые хлопья снега. Чтобы хоть как-то держать равновесие под ударами стихии все четверо опирались на посохи и все же им поминутно приходилось останавливаться и расчищать себе дорогу. Рыхлый снег доходил путникам до пояса, а временами поднимался и выше каждого из них. Первым шел высокий и статный эльф, прокладывающий себе дорогу в снегу слегка скругленной саблей и коричневым деревянным посохом. Его темно-серые, цвета сумеречных теней, волосы выбивались и из-под странной для эльфа меховой шапки, надвинутой почти на глаза. Лицо скрывал широкий и толстый шарф в несколько раз обмотанный вокруг головы. От влажного дыхания, моментально превращавшегося сначала в воду, а потом и в лед, шарф на месте рта и носа был покрыт заиндевелой коркой.

Эльф мог бы запросто пройти по снегу, провалившись самое большее на полсапога, но следом за ним, отгребая снег и расширяя проход, шли трое других путников с точно так же замотанными лицами. Двое из них поддерживали за плечи и под руки третьего, который старческой рукой, одетой в толстую перчатку сжимал свой посох. И этот посох был весьма необычным. Навершие его было сделано в виде когтистой лапы неведомого животного, сжимающей большой хрустальный шар темного цвета. От этой лапы по всему черному древку посоха вились серебряные нитки, сплетаясь в диковинный узор. Другой конец посоха представлял собой раздвоенное копье. Когда-то между двумя боковыми лезвиями торчало еще третье, длиннее первых двух, но теперь от него остался лишь коротенький обломок.

Погружая посох в снег и держась за него, старик делал небольшой шаг вперед, да и то ему в этом помогали двое других путников, не давая ни упасть вперед, ни завалиться назад. Двое, державших старика тоже были эльфами. Слаженность и согласованность их действий говорила о том, что эти двое уже давно путешествуют вместе, и привыкли все делать в паре.

Вдруг старик закашлялся и согнулся почти пополам. Двое эльфов поддержали его, но никто не мог сделать большего. Воспаление легких, старость, да еще и этот ветер делали свое черное дело: он умирал. Возможно ему удастся прожить еще несколько дней, возможно неделю, но не больше. Потому он, зная об этом, жестами, поскольку перекричать ветер было практически невозможно для его истерзанного горла, стал подгонять эльфов, чтобы те быстрее двигались вперед. И те работали быстрее, прорубаясь сквозь толщу снега.

Неизвестно, сколько времени они брели по белой пустыне, поскольку солнце здесь никогда не садилось и его не было видно из-за снежных туч, только угнетающий серовато-белый свет разливался вокруг. Время от времени, когда старик уставал так, что не мог больше сделать и шагу, несмотря на все усилия, эльфы строили снежную хижину и забивались туда ровно на то время, какое было нужно человеку, чтобы хоть немного восполнить запас сил. Еды с собой почти не осталось, воды, чтобы можно было пить у них не было, зато было вдосталь снега и льда, который, казалось, специально набивался под одежду и в обувь и медленно таял, пригретый теплом тела. А потом застывал, превращаясь в лед и сковывая движения. Тогда стучали зубами даже неподверженные простуде эльфы. Но, тем не менее, они шли вперед и уже не считали, сколько подобных хижин осталось позади.

Сначала эльфы высказывали опасения по поводу того, что в этой ледяной пустыне легко заблудиться, но потом поняли, что ветер здесь если и дует, то дует всегда в лицо тем, кто пытается добраться до центра Хелкедора самого северного материка в Арде. А ветер словно желал заставить уставших путников повернуть назад. Но те не сдавались и шли вперед, потому что, реши они вернуться, они просто не дошли бы.

Вдруг словно кто-то стянул пелену с глаз путников: ветер кончился. Через пару минут снег улегся, и они разглядели в каких-то двух-трех лигах перед собой очертания невысокой оплывшей горной цепи.

Раздались крики:

– Фэнт, это же кряж Хелкедора!
– Мы дошли, Рэймор!
– Мы дошли!

И все четверо уже бодрее зашагали вперед, стремясь как можно быстрее сократить расстояние до намеченной цели всего похода. Вскоре они вышли на ровную ледяную поверхность озера, кое-где изрезанную полыньями. В мыслях каждый видел себя в огромной пещере, в которой свивал кольца доселе не виданный никем дракон. Его кожа и чешуя не были какого-то определенного цвета и переливались всеми цветами радуги, но они были настолько прочны, что ни одно оружие в мире не могло даже поцарапать их безупречную зеркальную поверхность. Этот дракон был очень старым. Таким старым, что упоминание о нем сохранилось лишь в легендах гномов, записанных еще при Великом Дьюрине до начала постройки Мории. И в этих легендах его называли Думр Келедзарм.

Задумавшись на миг больше чем нужно и потеряв бдительность, один из эльфов, поддерживающий старика, поскользнулся и, выпустив из рук плечо человека, упал в полынью.

Эльф на ветке вздрогнул и видение, столь часто преследовавшее его, померкло и пропало. Все тело охватывал холод, но это была не ледяная вода, в которую он упал много лет назад посреди Хелкедора, а всего лишь ночная прохлада, пробравшая предавшегося воспоминаниям эльфа в тонкой рубахе и тонких же штанах.

Уже написанные главы "Лесного принца" можно найти здесь

0

3

Гончие Белерианда

Без света тень отбросить невозможно,
Без тени свет незнаем никогда.
Но свет и тьма, сплетаясь осторожно,
Куют, как меч, в сомнениях сердца.

Заклятый враг, мог быть недавно другом,
И верный друг, возможно, был врагом.
Смешалось все в Белерианде лунном
Под сенью гор, как в мареве густом.

У каждого свое есть отраженье
В стекле оконном иль в глазах врага.
Свое призванье и предназначенье
Бывают воинам известны не всегда.

И как понять, где ложь, а где ошибка?
Кто правит нынче: рок или судьба?
Когда, мгновеньем позже, ярой будет сшибка
И друг падет от твоего меча?

Тирмакил Нолдо, 2007
Часть первая

Они опоздали всего лишь на сутки, не более. Но это было тоже самое, что опоздать на год, два или десять. Беоринг ушел. Вырвался из частой сети, расставленной им и Болдогом, и ушел. Гэллиан эр'Алхоран, тысячник Белых Волков, глава Дортонионской разведки Айан'Таэро Айанто Мелькора армии «Хэлгор»1 поневоле улыбнулся, из-под руки глядя на перевал, по которому скрылся Берен. Он не мог не восхищаться этим человеком. Четыре года. Четыре долгих года его люди вкупе с орками гнали этого бешеного Беоринга по всему Дортониону. И каждый раз он чудом спасался, иногда оставляя в их когтях и клыках куски собственной шкуры, но чаще сам вырывая эти куски. Айкъет’таэро2 уже готов был поверить, что сына Барахира и, правда, хранят проклятые Валар. Иного объяснения просто-таки дьявольскому везению дортонионца он не находил. Да вот беда, Повелителя Воинов оно вряд ли устроит. Видимо, о том же думал и Болдог, потому что могучий орк в бешенстве громил все вокруг, расшвыривая собственных подчиненных, и грозил спустить с них шкуры живьем, если не возьмут след. Впрочем, Балорха можно было понять: с убийцей своего сына он имел личные счеты. Вот только свести их бесполезными воплями, увы, вряд ли удастся.
– Прекрати истерику и успокойся! – Холодно бросил Гэллиан разошедшемуся орку. Ему надоело слушать его ор, да и находиться здесь больше не имело смысла. – Сожгите хибару, чтоб больше ни один беглец не смог ей воспользоваться. – Скомандовал ангмарец одному из своих антаров3.
Он подошел к разведчику, держащему его коня. Великолепный поджарый гнедой жеребец, носящий ласковое имя Морн, нетерпеливо перебирал ногами и норовил куснуть стоящего рядом с ним воина за плечо. Алхоран нежно потрепал верного скакуна по шее, и тот успокоился.
– Убедитесь, что Беоринг ушел через Эред Горгор и не повернет обратно. – Приказал он. – Если через пару месяцев он свалится нам на головы, как снег посредине лета, Гортхауэр украсит нашими внутренностями стены Тол-ин-Гаурхот и будет абсолютно прав.
Ранкар4 коротко салютнул и побежал собирать людей, а айкъет’таэро в который уже раз подумал, что ждал такого исхода. Беоринг должен был уйти. Так талая вода просачивается сквозь пальцы, сколько не пытайся ее удержать. И тысячник Белых Волков был почти рад этому, потому что было в этом беглом ярне5 что-то особенное. Что-то невидимое простому глазу, словно таящееся до поры в самых укромных уголках души. Гэллиан не был настоящим Видящим6, судьба сыграла так, что он не успел раскрыть Дара, пока был учеником в Твердыне. Но иногда он чувствовал и воспринимал то, что невозможно было объяснить иначе, кроме как смутными видениями. Это свойство много раз спасало Алхорану жизнь, так что за долгие годы он привык доверять своему чутью. И сейчас оно отчетливо говорило, что нужно было либо сразу убивать Беоринга, когда была возможность, либо отпустить на все четыре стороны. Потому что, если взять его живым, беды уже не оберешься. Вот только как объяснить все это Айант’Таэро? Гэллиан уже представлял, какой разнос устроит ему Гортхауэр, и от этой мысли, честно сказать, по спине пробегали крайне неприятные, холодные коготки. Но ничего не поделаешь: напортачил – отвечай. Айкъет’таэро вскочил в седло и, кинув прощальный взгляд на Грозовую Мать, как ее называли дортонионцы, тронул поводья. За спиной весело полыхала хижина старой ведьмы, а впереди его ждало пламя, куда более яростное7.
* * *

Погоня шла уже четвертый день. Три десятка всадников давно покинули Маглоровы Врата, и теперь по правую руку от них возвышались поросшие редкими деревьями склоны Эред Луин, а по левую дышал обжигающим жаром Анфауглит. Преследуемая восьмерка не спешила найти свой конец в бесплодной пустыне, также она не решалась искать спасения на острых скалах Синих Гор и потому мчалась по узкой немного обжитой полосе, все дальше удаляясь от спасительного Лотланна и Ангбанда. Воины Аст-Ахэ, будь они хоть трижды рыцарями, не желали губить свои жизни в сражении с тяжелой конницей Феанорингов, и потому спешили убраться подальше от их острейших мечей и копий. К тому же у них было иное задание, исполнение которого Учитель ставил выше их собственной жизни. И они вынуждены были спасаться бегством.
Судя по тому, что успели понять эльфы, люди из Ангбанда приезжали в редкие деревни к северу от Эред Луин и «несли людям знания и правду». Эльфы из Первого Дома не желали позволять воинам Аст-Ахэ нести что бы то ни было в их землях и потому выслали отряд. Первая и единственная стычка произошла прямо в деревне на опушке соснового бора, карабкавшегося на кручи Эред Луина. В той битве воины Ангбанда лишились пятнадцати человек, а Феаноринги троих эльфов и шестерых лошадей раненными
Людские кони начинали сдавать. Конечно, они достаточно хороши и в бою, и в долгих переходах, но сравниться с Аманскими меарами8 не могли. Короткие передышки и остановки вымотали и людей, и лошадей. Эльфам тоже приходилось терпеть, но, как известно, они гораздо легче переносят лишения походной жизни.

Наконец лошадь одного из них споткнулась и встала. Остальные как по команде остановились и окружили своего боевого товарища, но он что-то крикнул им на своем наречии и командир Воинов Севера лишь махнул рукой. Теперь преследуемых осталось семеро, а отставший повернул своего коня навстречу воинам в серебрящихся доспехах и черных плюмажах и плащах. Командир эльфийской конницы перешел с крупной рыси на галоп, поудобнее перехватывая копье и вскидывая длинный овальный щит. Остальные эльфы повернули лошадей немного в обход одиноко стоящего всадника, давая своему предводителю схватиться с человеком один на один.

Знамя с серебряной звездой трепетало все ближе от обреченных ангбандцев. Наконец ангбандец начал разбег. Скорость его взмыленной и одуревшей от жары лошади не шла ни в какое сравнение со стремительно скачущим меаром. У противника эльфа тоже были щит и копье, но держал он их устало, да и не совсем умело. Когда до сшибки осталась лишь пара мгновений, эльф привстал на стременах и вытянулся вперед, почти слившись с шеей своего скакуна. Удар нолдорского копья почти с легкостью расщепил дерево щита и медные набивки на нем, в то время как людское копье со звоном сломалось о эльфийский щит, сделанный из тонкой, но очень прочной ногродской стали, в добавок защищенной чарами. Копье эльфа поразило человека почти в сердце, пробив кольчугу, и хищно высунуло острие из его спины. Ангбандец умер, еще не коснувшись земли, а феаноринг привычным движением отвел руку назад и выдернул копье их тела врага.
«Семьдесят второй», – подумал эльф, возвращаясь к своим соратникам. За полторы сотни лет, прошедших со времени их прихода в Белерианд он, Айкавано Моринсул, убил семьдесят два человека. Он сам не знал, почему, но все время считал, сколько людей он сразил. Именно людей. Орков и прочую Морготову мерзость можно и нужно было резать, а вот в убийстве человека он чувствовал что-то неправильное. Зачем он их считал? Как однажды пошутил его лорд и близкий друг Карантир, это для того, чтобы Мандос заранее знал, за что его судить. Тех четверых эльфов в Альквалондэ ни Айкавано, ни его лорд предпочитали не вспоминать.
Вскоре преследуемые остановились, по видимому сил на отступление больше не осталось. Айкавано скомандовал своим разбиться на два клина и атаковать людей с обоих флангов. Короткая яростная сшибка лишила жизни троих воинов Аст-Ахэ, выбила из-под одного эльфа лошадь и смешала ряды сражающихся. Копья были брошены наземь или оставлены в телах врагов. Теперь вовсю звенели мечи.
Странно, но в битве лидеры всегда находят друг друга, сколько бы воинов меж ними не было. Айкавано несмотря на доспех легко соскочил со своего меара, принявшего грудью удар копьем, и оказался лицом к лицу с командиром ангбандцев. Он был одет, как остальные, над ним не реяло знамени, но Айкавано точно знал, кто перед ним. Северянин в кольчуге и шлеме с наличьем, и нолдо в кирасе и островерхом открытом шлеме с черным плюмажем встали друг напротив друга. У человека не было щита, и эльф бросил свой, чтобы уравнять шансы. Зато из ножен с легким звоном вылетел Андарут, «Долгий гнев», полуторный меч, плод совместной работы ногродских и нолдорских оружейников. Лезвие заиграло на солнце и даже издалека на нем были видны многочисленные руны и прихотливая вязь. Ангбандец таким сокровищем похвастаться не мог и потому отдал честь обычным ничем не примечательным мечом тоже длиной в полторы руки.
Эльф атаковал молниеносно, и человек едва успел закрыться, но все-таки успел. Встречный выпад нолдо отбил почти небрежно, оставив на лезвии меча противника глубокую зазубрину. Эльф и человек обменялись еще дюжинной ударов, пока Айкавано не принял удар людского меча своим наплечником. Эльф пошатнулся, но сталь подобная той, которой был обит его щит, выдержала удар. Зато встречный выпад Андарута оборвал жизнь человека, напрочь снеся тому голову.
«Семьдесят три», – посчитал Айкавано. Бой был окончен.
– Доложить потери. – Скомандовал Айкавано, вытирая Андарут о полу плаща убитого.
– Убито восемь человек. Среди наших один легкораненый. Потеряли двоих наших меаров и двоих лошадей противника.
Айкавано скривил губы: еще двое меаров не вернутся в свои стойла после этой схватки, еще нескольких потеряли в деревне. И так несколько раз в месяц. Скоро достойных лошадей не останется, по крайней мере, в необходимом количестве, и нолдорская тяжелая кавалерия станет не такой летучей, как раньше.
– Убитых бросить здесь, живых лошадей забрать. Возвращаемся.
– Роккортур9. – Кивнул эльф, произнеся звание Айкавано, и принялся исполнять приказ.

0

4

Затерянная долина

Шел 84 год Нового Времени. Шла зима. Уже третий день шел снег. Шел вокруг стоянки тощий серый волк и скалил клыки на отряд, усевшийся вокруг мерно полыхающего костра. Все шли, только он вынужден был стоять, не зная, куда направить свой путь, ибо дороги вперед больше не было, а назад ни он, ни его изрядно промерзший отряд не желал идти. Да по сути дела некуда было им идти и не к кому обратиться за помощью; как всегда вся надежда только на себя. Он сделал два шага вперед, вытянул руку вперед, в метель, навстречу снегу, и уперся пальцами во что-то твердое, но абсолютно невидимое. Глаза закрылись, и он стал вспоминать долгую дорогу, проделанную до этого места, и неосознанно водил пальцами по твердому, как камень, воздуху.

Три года назад Сольвон, новый властелин Дваринской империи, простиравшейся от Гротонских гор, окаймляющих границы с юго-запада, до северо-восточного Мерзлого леса, объявил все народы эльфов, живущие на землях империи вне закона. Через полгода Сольвон, крайне недовольный тем, что жители империи не желают порывать добрых связей с эльфами, организовал тайное общество, которое впоследствии стало называться «Черной Инквизицией» и основной их задачей был отлов и искоренение представителей Народа Ночи, как нередко люди называли эльфов. А начался весь этот кошмар из-за того, что к смерти старого императора оказалась причастна группа эльфов, имевших личные счеты с покойным. Сын, взойдя на трон, поклялся отомстить за смерть отца, но по молодости лет не рассчитал силу и это привело вовсе не к тому, результату, который ожидался.

Эльф в черном плаще, стоящий у прозрачной стены, просто попал под горячую руку черных инквизиторов, ворвавшихся в дом среди ночи и убившей его отца и сестру. Он, Атандил сын Воленаса, был жертвой обстоятельств, поскольку «черные», как эльфы теперь прозывали инквизиторов, ворвались именно в его дом, хотя в соседней усадьбе тоже жили представители Народа Ночи. Была короткая схватка, в которой и погибли его ближайшие родичи, а сам Атандил, срубив убийц отца и сестры, покинул разом опустевший дом, захватив с собой только меч и одежду. Потом он примкнул к другим, как и он сам, эльфам-беженцам, ищущим пути к спасению. Целый год они скрывались от черных по подвалам, чердакам и лесам; иногда, собрав достаточно сил, нападали на отряды инквизиторов, и тогда солно приходилось черным, ибо распаленные жаждой мщения, эльфы дрались с ними не щадя ни врагов, ни себя.

Однажды, на исходе восемнадцатого месяца его скитаний, отряд беженцев забрел в горы к мрачным и неразговорчивым горным гномам, живущих под Гротонскими хребтами. Подгорные жители приняли их не слишком-то охотно, но Народу Ночи выбирать не приходилось, поскольку никто не хотел оставаться на холодном снегу. В гномьем царстве беженцы выполняли не свойственную большинству эльфов работу гранильщиков и рудокопов, но за это им платили едой, одеждой и кровом. Именно там впервые достигло острых эльфийских ушей не то история, не то сказка о том, как, спасаясь от страшного дракона, жители маленькой лесной деревушки бежали на север, к вечным снегам, надеясь, что холод остановит их огнедышащего преследователя. Но он не отстал и тогда, когда и вождь и его народ были готовы сдаться на милость дракону, только бы не мерзнуть в снегах. И тут жене вождя было видение, будто спасение будет обретено лишь тогда, когда «прольется добровольная кровь» Не долго думая, дева схватила нож и, полоснув себя по шее, оросила кровью снег. Вдруг северный склон холма рассекла трещина, превратившись в небольшую, но глубокую пещеру. Вход был здесь, а выход, поговаривают, находился в другом месте, точнее, в другом мире. Так и спаслись жители той деревни, все, кроме двоих, вождя и его жены оставшихся лежать в снегу. Такая вот гномья сказка, но, как известно, в каждой сказке есть доля сказки.

Наступила весна, эльфы распрощались с гномами и вновь двинулись на поиски места или мага, способного хоть на время укрыть Народ Ночи от окровавленных рук инквизиции. В одном из северных пограничных поселений Атандил встретился со своим двоюродным братом по имени Воронхел, который ухитрился сколотить целое эльфийское ополчение и всю зиму простоял в северном городке на границе старого, как сам Мир, вечнозеленого леса, простирающегося на север так далеко, что никто не знал его конца. Однако самым странным было то, что и брат Атандила слышал историю о спасении от дракона, пересказанную одним лесорубом, который утверждал, будто он приходится дальней родней вождю сказочных беглецов.

Впервые за два с половиной года скитаний у эльфов появилась надежда не на ежеминутное спасение, а на полное освобождение от оков смерти, наброшенных императором Сольвоном. В это было трудно поверить, но двое братьев уговорили эльфийского лорда, главу всего ополчения Народа Ночи, отрядить небольшой отряд на поиски холма, о котором говорилось в сказке. Утопающий из последних сил хватается за что угодно, даже за соломинку, потому под командование Воронхела был отдан отряд в семь десятков эльфов и эльфиек, сражающихся наравне с мужчинами.

И вот он с братом отправился на поиски того места, где находился холм, описанный в гномьей сказке. Углубляясь все дальше в лес, эльфы достигли границы вечных снегов, что не таяли даже летом; это подстегнуло их решимость, и следопыты Народа Ночи устремились на север. Один за другим Атандил узнавал ориентиры, приведенные в сказке, особенно жгучий мороз, но он никак не мог найти того самого холма, что принял в себя жителей злополучной деревни. Эльфы исходили снега вдоль и поперек, придерживаясь описаний из сказки, но удача больше не улыбалась им, как осеннее солнце не улыбалось из-за серо-свинцовых туч, застилающих южное небо. Скоро ударят настоящие морозы, и тогда отряду придется возвращаться назад ни с чем, а это можно было назвать позором, и эльфы торопились, соображая на ходу.

Как-то раз, когда была очередь Атандила отправляться на охоту, он и еще один следопыт, выслеживая обед, наткнулись на удивительное не то явление, не то сооружение: следы некрупного кабана вели в небольшую долину, но вход в нее оказался закрыт. Причем не просто закрыт, а прегражден невидимой преградой, прозрачной стеной, сквозь которую дул ветер, сыпал снег, ходили животные, но не могло пройти ни одно разумное существо. Пройдя вдоль стены несколько миль, Атандил узрел цель всего путешествия: высокий безлесный холм, вершина которого была рассечена надвое словно ножом. Атандил поспешил в лагерь и, задыхаясь от радости, сообщил брату о своем открытии. Но вскоре ликование сменилось разочарованием: сквозь стену не обнаруживалось прохода. Она ровно шла с востока на запад, не изгибаясь и не виляя, как крепостная стена или вал. Ее нельзя было ничем разбить, через нее невозможно было перелезть, даже глубокий подкоп не дал результатов. Отряд стал лагерем под стеной и уже не сходил никуда, пытаясь раскрыть секрет прозрачной стены.

Почти прошел месяц с тех пор, как Атандил нашел стену и холм, и вот у него уже опускались руки. Черная тоска безысходности плескалась на границе сознания, подтачивая казавшиеся нерушимыми опоры веры. Было испробовано все, и железо, и дерево, и магия, но результата не было. Даже «добровольная кровь» о которой повествовала сказка не дала своего результата. Провизии не хватало, да и топливо для постоянно полыхающего костра приходилось носить издалека – все деревья вокруг были уже срублены. Под одним из пней лежали трое эльфов. Один из них, не обращая ни на кого внимания, на двенадцатый день стояния под стеной перерезал себе горло и окропил кровью стену, но это не помогло. Двое других погибли от холода, не вернувшись вовремя с охоты.

«Неужели все напрасно? – Думал Атандил, стоя у стены. – Похоже на то». Рука словно сама собой сжалась в кулак и с силой ударила по невидимой преграде. Раздался тихий протяжный звон, будто удар пришелся по толстому, в несколько футов, стеклу. Потом еще и еще раз. Вдруг кто-то тронул его за плечо.

– Не печалься, Атандил. – Сказал Воронхел, разворачивая брата к себе. – Мы найдем выход, иначе и быть не может. Разве для того судьба хранила нас эти три года, чтобы вот так бросить здесь, когда конец уже близок?

– С недавних пор я не верю в судьбу. – Ответил Атандил, растирая снегом разбитые костяшки пальцев. – Только в злой рок, что неотступно преследует эльфов Дваринской империи. Мне кажется, что эта стена есть ни что иное, как последняя насмешка судьбы, за которой лишь мрак смерти. Так что конец действительно близок.

– Откуда такие мысли, брат мой? Да, мы все устали, мы все голодны, но пока еще живы! А пока эльф жив, он будет сражаться за свою судьбу и судьбу своего народа, разве не так? – Воронхел испытующе глядел в глаза Атандилу, так и не снимая руки с его плеча, но его брат лишь пожал плечами и отвел взгляд. – Нет, Атандил, смотри мне в глаза. – Настойчиво, но в то же время тихо приказал Воронхел. – Разве не ты сам говорил нам эти слова, когда надежда в наших душах почти угасла? Разве не ты разжег ее заново?

– Может и я, но свеча моей надежды сгорела, оставив после себя лишь тягостное воспоминание. То что я даровал вам, я забирал у себя, поэтому оставь меня, брат мой, дай мне спокойно умереть. Это я виновен в том, что дал вам обещание, которое не смог сдержать, дал надежду на несбыточное.

Воронхел хотел было возразить своему брату, но тут с верхушки единственной сосны в лагере, не пошедшей на растопку, донесся крик дозорного. «Черные! Черные близко!» – кричал эльф, размахивая руками вокруг себя. Воронхел поднял глаза наверх, потом посмотрел вперед, и сердце у него упало: к их лагерю вышло три сотни воинов инквизиции, против шести с половиной десятков эльфов. Может надежды и правда нет? Воронхел помотал головой, отгоняя мрачные мысли, и скомандовал общую тревогу, хотя и так все были на своих местах.

Черные, растянувшись тройной цепью вокруг лагеря, медленно приближались, с трудом переставляя ноги по нетоптаному снегу. В их руках покачивались широкие мечи, щиты и несколько луков; черные шапки и маски скрывали их лица, а черные плащи – фигуры, но Воронхел не сомневался, что у половины их них надеты кольчуги, несмотря на крепкий мороз. Мысленно поблагодарив брата за то, что тот еще во время их первой ночевки под невидимой стеной, не пожалел усилий и из растопленного снега соорудил настоящий ледяной вал, утыканный острыми сосновыми кольями.. Теперь хотя его почти доверху занесло снегом, он все еще мог служить, если не преградой, то хотя бы задержкой на пути черных. А поскольку внутри лагеря эльфы расчищали снег, то для них он был полноценной стеной.

Воронхел коротко свистнул и лучники, высунувшись из-за вала, сделали первый залп. Кто-то из черных упал, пораженный в глаз, кто-то вскрикнул, схватившись за прострелянную руку или ногу, но большинство приближалось, не обращая внимания на потери. Второй раз просвистели стрелы, но почти все вонзились в разом поднятые щиты. Черные сделали ответные выстрелы, и один эльф рухнул на снег с пробитым горлом. Лучников и с той и с другой стороны было мало, так что исход битвы должен был решить ближний бой, а в нем инквизиторы имели если не качественное преимущество, то хотя бы четырехкратный перевес в численности.

– Бейте их, бейте! – Кричал рядом с Воронхелом Атандил, рвущий тетиву своего лука.

Инквизиторы теряли своих раненными и убитыми, но черные клещи вокруг эльфийского лагеря неотвратимо смыкались. Вот нелепо взмахнув руками упал с сосны дозорный, со стрелой в груди. Еще несколько эльфов получили тяжелые ранения и не могли сражаться. Черные стреляли редко, но разборчиво, стараясь убить наверняка. И когда между первым кольцом инквизиторов и оборонительным валом эльфов оставалось каких-то двадцать шагов, черные встали, заслонившись щитами. А потом с их стороны протрубил сигнал рога, призывающий к переговорам.

– Не стрелять! – Приказал эльфам Воронхел, а пот ом выкрикнул в сторону инквизиторов. – Чего вам надо, черное отродье?

– Тебя, Воронхел, тебя и твоего брата. – Донеслось со стороны инквизиторского строя, а потом человек из перового ряда сделал несколько шагов вперед, все еще прикрываясь щитом.

– Интересно, зачем вам я? – спросил Воронхел, сбитый с толку столь неожиданным поворотом событий.

– Затем, Воронхел, что ты и твой брат виновны в смерти старого императора, чье имя запрещено произносить вслух.

Атандил засмеялся, только смех его был каким-то истерическим. Потом сын Воленаса спросил:

– Каким же образом мы виновны в смерти отца Сольвона? Ни я, ни мой отец или брат никогда не поднимали оружия против бывшего государя Дваринской империи. Кому, как ни тебе, инквизитору, знать об этом. Кстати, как твое имя, а то не слишком то удобно разговаривать, не зная как называть своего врага.

– Можешь звать меня Гелиором. А ты и твой род виновны в том, что ваш дед состоял в том самом братстве, которое лишило нас правителя.

– Я никогда не знал отца моего отца и не собираюсь нести ответственность за его деяния!

– Позволь решить это святейшему суду. – С благоговением произнес Гелиор. – А тебе и Воронхелу есть над чем подумать, ибо если вы не сдадитесь до захода солнца то все эльфы, ваши спутники, будут преданы жестокой смерти. Если же вы одумаетесь, то мы их отпустим.

– Я не верю тебе! – Выкрикнул Воронхел и послал стрелу в щит инквизитора.

В тот же миг черные рванулись вперед, и бой начался снова. Инквизиторы добрались до вала и отбросили противников от стены, платя тремя за одного. Сейчас эльфов придавят к незримому барьеру и разобьют – так кончится бесславный поход за надеждой.

Воронхел расстрелял весь колчан и выбил девять черных из строя. Он обнажил меч и вдруг почувствовал справа от себя пустоту. Воронхел обернулся и увидел Атандила, облокотившегося на прозрачную стену. Его вопросительный взгляд скользнул по коричневой куртке брата и тут он заметил торчащий из его груди обломок стрелы. Атандил улыбнулся враз посиневшими губами и выронил из руки кусок чернооперенного древка. Воронхел бросился к брату, стараясь подхватить его, но тут Атандил упал навзничь. Не поняв, что произошло, Воронхел сел на колени подле брата.

– Вот и отгадка. – Прошептал Атандил, притягивая Воронхела ближе к себе. – Мы все делали правильно. Недоставало только одного – погони, следовавшей попятам.

– Что ты такое говоришь? – Прокричал Воронхел, ощупывая рану брата. – Тебе нужен лекарь, молчи, береги силы!

– Стены больше нет. – Возразил Атандил, уже начиная задыхаться.– Путь открыт. Идите. Щель на севере холма – путь к свободе. Моя жизнь залог вашего спасения. Пока мое сердце бьется стены нет. Спешите. Не делайте мою жертву напрасной.

И тут Воронхел, наконец, понял ход мыслей брата. Он быстро скомандовал отход тем, кто еще мог отойти и, подхватив брата на руки, понес того к холму. Эльфы отступали, окруженные с трех сторон, до снега, не истоптанного ногами, что находился как раз на границе растворившейся стены. Там легконогий Народ Ночи смог оторваться от своих преследователей, поскольку эльфы проваливались в снег не больше чем по щиколотку. Один за другим следопыты Воронхела ныряли в щель, расположенную на северной стороне холма. Предводитель отходил предпоследним, прикрываемый единственным оставшимся в живых щитоносцем, а за ним пытались прорваться черные, увязшие в снегу глубже, чем по пояс. Когда Воронхел и Атандил исчезли в разломе холма, стена бесшумно встала на свое место, перегородив отряд инквизиторов так, что Гелиор и еще десятка полтора его воинов остались севернее стены, а остальные – южнее. Меньше всего повезло тем, кто оказался на линии прозрачного барьера, когда тот восстановился: их просто расплющило, как будто с неба упала крепостная стена.

Воронхел, войдя в расщелину, не почувствовал почти ничего, кроме легкой пьянящей легкости и запаха чистого воздуха после грозы. А затем он вышел из пещеры, находившейся, как и предполагал Атандил, в другом мире. Мире, в котором сейчас царила весна, и заснеженные сапоги Воронхела нелепо смотрелись на густой изумрудной траве, прокрывающей небольшую ложбину в которую эльфов привела волшебная пещера. Воронхел аккуратно положил брата на траву...

0

5

Ночь волков

Зимний вечер.
Медленно склонилось солнце на закат.
Легкий ветер
Потревожил сосен бархатный наряд.
Снег кружится,
Оседая белыми сугробами в полях.
Лесу снится
Вешний отблеск солнца на дубах.

В черных скалах,
Что стоят на севере равнин,
Темный вала,
В чьем венце сияет сильмарилл,
Копит злобу,
Собирая орды орков за стеной.
Оглашает гору
Волколаков заунывный жуткий вой.

Солнце село.
Полыхнул в последний раз закат.
В небе сером
Звезды яркой россыпью горят.
Только ночью
За ворота лучше не ходить,
Ибо волчью
Стаю можешь сильно разозлить.

Нет спасенья
От волков средь вымерзших лесов.
Без сомненья
Не вернуться путнику под кров,
Если ночью
По дороге будет он гулять,
Стая волчья
Утром будет кость его глодать.

0

6

Оглянувшись назад

Догорает над западным морем багряный закат,
Красным золотом стелет по волнам дорогу назад.
Только этой тропою до дома никак не дойти,
Ночь стоит у порога, скрывая иные пути.

Сколько раз мы искали отмщенья в свирепом бою,
Сколько крови невинной пролили за веру свою,
Когда шли мы вперед за огнем Феанора камней,
Не считаясь ни с чем, и теряя в дороге друзей?

Через льды и соленые воды брели мы вперед.
После гнева пришел для сомнения тяжкий черед,
И колеблясь, мы делали выбор тяжелый во тьме
Направляясь вперед, не спеша покоряться судьбе.

Мы стремили свой шаг по холодным и мертвым снегам,
Среди льдов пролегала тропа, ветер бил по ногам.
Как давно мы прошли через страшный изломанный лед?
Дружба, верность, обеты и клятва вели нас вперед.

Но вот берег восточный из дымки поднялся вдали,
За горами ручьи и речушки прозрачные воды несли.
На колени мы пали, отдав дань почтенья Творцу,
Руки к небу простерли и снег приложили к лицу.

Все невзгоды пути наконец-то оставили нас,
Для веселья и отдыха пробил единственный час.
На Закате Луна поднялась, серебря облака,
И в ответ у костра одиноко запела труба.

А потом были битвы и радость великих побед,
Горький вкус пораженья и слезы от множества бед.
Край наш скорбный, Белерианд, уплывал из-под ног –
Таков был для жемчужной земли неизбежный итог.

Кто теперь мы, о нолдор, печальный бездомный народ,
Потерявший вождей, угасающий в вечности род?
Для чего нам оставили жизнь, когда братья ушли,
И друзья вместе с ними у Мандоса ждут наши дни?

Суждено ли увидеться тем, кто остался в живых?
Прозвучит ли еще для друзей мой изломанный стих?
Оглянувшись назад и узрев наступленье зимы
Вопрошаю я здесь, устояв на краю у судьбы

+1

7

Феанору

Тебя я никогда не видел,
И понаслышке знаю я,
Что ты вокруг себя увидел,
В последний раз открыв глаза.

Печально над тобой склонившись,
Стояли семь твоих детей.
Другие эльфы, удалившись,
Не слышали твоих речей.

Стремясь вселить в их души веру,
Ты произнес в последний раз:
«Держите клятву словом Эру,
Таков отеческий наказ».

И тело, в пламя обратившись,
Распалось пеплом на траве.
И каждый сын, с отцом простившись,
Поклялся на своем мече.

Не думая о мире боле,
Твой дух сквозь царство вечной тьмы
Летел, забыв о страхе, горе
К владеньям Намо, видя сны.

Но волею своей могучей,
Пламенем собственной души
Ты грезы, свившиеся тучей,
Разбил, прогнав дурные сны.

И в здравой памяти продолжил
Ты свой последний переход;
И знал, что Мандос подытожил
Каждый твой шаг, каждый твой ход.

Отринув страх, ты шел вперед,
Одежды призраков одел,
И был готов ты в свой черед
Вступить на суд, узнать удел.

Вскоре, среди пещеры серой
Твой дух полет остановил.
Какой-то майя рукой белой
Тебя за ним пойти просил.

Через туман по ровным залам
Слуга Стихий тебя провел
И встал рядом с фигурой в алом
И молвил Мандос: «Ты пришел.

Пришел, как я и предрекал,
Великий эльф, вступивший в спор
Стихий, достоин всяческих похвал,
Но не получишь их, нолдор.

По мысли Эру, волей Манвэ,
Любой из эльфов, если мертв,
Будь Эльвэ то, иль славный Финвэ,
Но приговор к этому черств,

Не может он без дозволенья
Покинуть мой земной чертог,
Не будет, как горят поленья,
Смотреть, коль жизнь сберечь не смог».

И все. Ни споров, ни дискуссий,
А только мертвые мечты
Остались у тебя, Искусный.
В чертогах Намо заперт ты!

Навеки заперт, как в могилах –
Таков Стихий был приговор.
Его оспорить ты не в силах,
О Куруфинвэ Феанор!

0

8

Гираэлю

Не стоит убиваться от несбывшихся надежд,
Не стоит поддаваться плену траурных одежд.
Мы, эльфы, все невзгоды гордо поднятым лицом
Встречали, честно каясь пред Творцом.

Прошли года, и смутно помнятся те дни,
Когда из Гавани ушли последние ладьи.
Когда остались мы с тобой на этом берегу
Вдвоем: ты на одном, я на другом мосту.

Не знали мы с тобою друг о друге много лет,
И столько же не брали в руки лук иль арбалет,
Как вдруг однажды я стихи твои прочел
И понял, что не только я на Запад не ушел.

Что делать нам с тобой в застывшем том раю?
О том не раз я думу думаю и песнь пою.
И вспоминаю, что мы, Нолдор прощены:
На Эрессею возвратиться мы должны.

И друг мой синда, мы равны теперь с тобой
Отринувшие Запад, выбравшие здесь покой.
Хоть времена теперь благи и вовсе не лихи,
Но смертною тоской сквозят твои стихи.

Одним лишь эльфам ясен моря зов;
Возникнув раз, он смолкнуть не готов.
И до последних дней нам виден моря блеск,
И кромку слуха трогает далекий плеск.

Давай же вместе мы с тобой споем
О том как плохо в Средиземье жить вдвоем,
Что хуже только порознь нам ходить.
Последние из эльфов должны вместе жизнь прожить

0

9

Прощай

(вольный перевод "Намариэ")

Ах, как золото падают листья, сносимые ветром…
Долгие годы бессчетны как крылья деревьев.
Долгие годы мелькают, что сладкого меда скупые глотки
Под синими сводами Варды, царицы-звезды.
На Западе песни поет она тихо и грустно
И звезды дрожат в унисон ее мыслям и чувствам.

Но тропы Эндорэ нередко скрываясь в тени,
Затмили мой дом, и туман лег на серые гребни волны,
Что меж нами двумя как всегда так нередко вздымалась
И в один светлый миг мне почти, мне почти показалось,
На причале вдали различила я звонкий твой глас,
Но тогда Калакирии свет для Эндорэ угас.

И сквозь тьму океана не в силах попасть в Эльдамар
Взор моих незапятнанных слезами глаз и зеркал.
Кто тогда кубок мой оросит родниковой водой?
Кто тогда мне покажет дорогу обратно домой?
Кто откроет потерянный град Валимар?
Тот, кому поднесла я пророческий дар.

0

10

Пала тьма

Ни слезы, ни клятвы, ни чары
Вернуть не способен свет.
Что дано сотворить, не дано повторить.
Ни Йаванне, ни Элберет.

Печальных чаек далекий плач
Накрыл берега, точно шелковый плащ.
Нас окутала мгла, словно в Аман пришла
Черная ночь, полная страхов и зла.

В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час свет Дерев померк и угас.

Молнией треснуло небо,
В ответ застонала земля.
Свершилось черное дело –
Моргот убил Короля.

Взметнулась темная туча,
Заслонив первородный светец;
И в сирых землях сокрылась,
Вставив Камни в железный венец.

В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час пала тьма, изменив всех нас.
В злой час надежда покинула нас.

Как долго пришлось рыдать нам во тьме?
И кто говорил, что наш путь не открыт?
Мы оставим тоску в золоченой тюрьме –
А Восток нас зовет, Наш Восток горит!

С болью в сердце, и с пламенем в вечных глазах,
Мы рубились не видя, не слыша своих.
Наши руки направила злая судьба,
Но наш долг впереди – мы клялись отомстить!

Отредактировано Tirnom (2009-04-02 06:57:29)

0


Вы здесь » TOL4KI » Литература » Творчество Тирнома